Любой большой город со временем становится совсем крохотным.

Ты видишь лица, которые уже примелькались, тебя знакомят с людьми, которых ты уже видел..

Ходишь одними и теми же тропами, пусть и лица рядом периодически меняются.

Город-милионник становится все теснее. Ты не знаешь секретов этих улиц, но более не хочется их /у/знать.

Любая из прогулок — ходьба по лезвию, на котором встретишь либо ты, либо тебя. Каждое действие будет предано огласке.

… он был с ней, а наречие с «не». Жутко от промежутков. И никого не касается, что я тебя уже не касаюсь. Печаль носит мой свитер и пытается пить электричество. Потому что алкогольно больно… ©

А я, тем временем, очень даже касаюсь. Каюсь, грешна. Крепко держит все это. Надежды ни выбить, ни вырезать. Трезвый взгляд… А толку?

Тут работы не на один день, а требования к себе все так же высоки. 

А люди, как и прежде, дарят надежду. Девочки, что делают красиво и тем самым дарят неебическую уверенность в себе. 

Глаза, что восхищённо смотрят. Ох, сколько всего в этих глазах… Остановиться бы на одних, да не вышло. О — обстоятельства (удачно, не правда ли?). Возможность своеобразной невозможности принадлежности творит чудеса. Заставляет смотреть глубже. С ещё большим восхищением. С возможностью касаться лишь взглядом. Диким. Горящим. Карие и зелёные. Две пары.

Если точнее — три пары. Но с третьей сложнее. Тут, лишь сравнения уже познаного. И мысли, словно не мои. Но… Некоторые отсылки — будто красная тряпка. Сколько можно задавать вопросы? На кой хрен вся эта информация? Не быть лучше. Да и не нужно. Хотя хотелось, в этих глазах, пожалуй… Но все мысли и домыслы — лишь мои. Сколько в них истины? Тот, кто может ответить на этот вопрос, вот же, ёбаный парадокс, не может исправить положение — слова его не стоят ни хрена, когда дело касается «лучшести». Однако, когда нужно самоуничтожение — никто не может быть великолепнее.

Одна фраза в голове крутилась, и хорошо, что не прозвучало. Мне, ну вау, надо же, тоже есть, что и с чем сравнить.

Вспоминается, как в полумраке комнаты, в радужках, кажется, зеленоватых — отпечатывался неон и я полуодетая. На тело ложились неровные линии люминисцирующей краски. И этот взгляд — художника, что критически осматривает свое творение и недоволен результатом. Почти парадоксально, но недоволен не тем что видит, но тем, что сделал.

Последний смазанный отпечаток — две ладони на шее. И в них особый шик. Будь отпечатки чётче — взгляд был бы в разы хищнее. 

Сколько их было раз — рук этих на шее… Однажды, помню, до синяков… Так долго залипала по зеркалам, что бы ещё раз увидеть точки/полосы.

Чертов эстет.

И безмерное восхищение чужим восхищением — не передать словами это чувство.

Ещё одни, уже коричные, всегда смотрят с непередаваемым восхищением. Любые действия мои — априори верны. Любая ошибка — чужая неопытность. Ему труднее, он видел становление, спасал в нём. Почти год рядом с периодически меняющимся статусом. И он согласен на любой. Лишь бы быть. Лишь бы отражать.

А я, снова, где-то в отражениях. Всё ещё без восприятия, словно, если останусь без них — исчезну. Когда-то шутила, про эти отражения — теперь же словно чёртов пленник.

Наверное, что бы найти истину, нужно перестать отражаться...

Но… Как сделать это? И где взять на это силы?

Это всё не про боль, но размышления, под разбавленное сорокоградусное… Уже никак. Оттого и странно.